Читать книгу - "Детский нейрохирург. Без права на ошибку: о том, кто спасает жизни маленьких пациентов - Джей Джаямохан"

– Это лишь предварительный результат, – объяснил я родителям. – Я хочу еще раз взглянуть на нее. Я снова попытаюсь вырезать, сколько смогу.

– Это навредит нашему ребенку? – встревожилась женщина.

– Хороший вопрос. Я бы никогда не рекомендовал операцию, не будь в этом необходимости. Риск очень высокий. Вместе с тем я не думаю, что у нас есть выбор. Очевидно, опухоль продолжит рост и все равно будет угрожать жизни.

– Если вы уверены, – сказал отец.

– Уверен. Но мы должны все понимать, что этот раз будет последним.

В комнате повисла тишина. Мы все понимали, что я имею в виду. Мы все осознавали, что, если мне не удалось все убрать ни с первого, ни со второго раза, с каждой новой операцией шансы на успех падали. Но это было не единственной нашей задачей. Я также хотел освободить место для мозга, так как от химиотерапии, которую проходила девочка, в том числе отекает мозг. Мы сделали все, что могли, понимая, что этого, скорее всего, будет недостаточно. По крайней мере, не в долгосрочной перспективе. И все же это не означало, что мы исчерпали все возможности.

Следующим шагом была агрессивная лучевая терапия. Мой коллега-онколог предложил новую протонную терапию, которая демонстрировала многообещающие результаты в борьбе со столь ненасытным врагом. Единственной проблемой было то, что данная технология являлась очень дорогой – и, как результат, в Великобритании еще не применялась.

К счастью, врачей в британской НСЗ призывают признавать границы своих возможностей. Если мы не можем чего-то сделать, то ищем того, кто может. Так было и с данным видом лечения. Если мы не может из-за отсутствия оборудования предоставить лечение, которое НСЗ сочтет полезным, то она оплатит его в другом месте. Важно отметить, что специалисты НСЗ – люди вроде меня – должны сойтись во мнении по поводу потенциальной пользы рассматриваемого лечения. По сути, это нужно, чтобы людей не отправляли в Германию лечиться кристаллами, и все в таком духе.

Итак, девочку с родителями направили во Флориду. Думаю, все прошло хорошо, насколько это было возможно. Пару лет опухоль удавалось держать под контролем – и семья замечательно провела время.

Увы, мы не просто так продолжаем встречаться с пациентами еще долгое время после успешных операций. Столь коварные вещи, как глиобластома, не знают покоя.

Почти через два года после того, как я видел пациентку в последний раз, снимки показали знакомую картину. По правде говоря, я заподозрил это, как только увидел семью. Веселая, оживленная девочка перестала быть собой. Она улыбалась и болтала, однако было заметно, каких усилий ей это стоит. Я не мог понять, обратили ли родители внимание, что ее состояние ухудшилось. Когда находишься с кем-то постоянно, не всегда замечаешь изменения.

Так как я видел девочку редко, пускай и регулярно, мне сразу стало ясно – что-то не так. В спокойном состоянии девочка казалась слишком вялой. Когда к ней не обращались напрямую, она засыпала на ходу. Таким образом, я не удивился, когда новые снимки дали понять, что опухоль вернулась и сдавливает ее мозг.

Нам очень не хотелось снова прибегать к хирургии. Проходили очень любопытные клинические испытания новой химиотерапии, которых не было, когда мы только начали лечение, почти четыре года назад.

– Если хотите, я могу поговорить с нашими онкологами, проводящими испытания, чтобы они взяли вас в программу, – сказал мой коллега из онкологии.

Родители не думали ни секунды.

– Покажите нам, где подписать, – ответил отец, как всегда с позитивным настроем. – Если это даст нам выиграть время, мы в деле.

Тут он попал в самую точку. Ему, как отцу, хотелось провести со своей маленькой дочерью как можно больше времени. Вместе с тем спустя все это время он разбирался в ситуации достаточно, чтобы понимать, что продолжительность жизни не так важна, как ее качество. Если новая химиотерапия не доставит их дочери неоправданную боль и дискомфорт, то он и его жена готовы ради своего ребенка на все. Как по мне, совершенно разумно. И именно поэтому я принял следующее решение.

– Пока мы разбираемся с бумагами и организационными вопросами, – сказал я, – мне бы хотелось взглянуть на новообразование. Если мне удастся вырезать бо́льшую его часть, для химиотерапии останется меньше работы. Но этот раз уж точно будет последним.

Вся семья рассмеялась.

– Вы это говорили в прошлый раз, – смеясь, сказала мама. – Посмотрим…

Она была права. Я это говорил и действительно так считал. Тогда я не видел никаких причин снова подвергать их дочь связанному с операцией риску и тяжелому восстановительному процессу. Что же изменилось? Что ж, главным образом изменилась моя пациентка. Мне было тяжело смотреть на эту прежде бойкую девочку, которая стала столь вялой и измученной. Я надеялся, что, если нам удастся уменьшить давление на мозг, она снова воспрянет. Кроме того, перед химиотерапией ей лучше было бы быть максимально сильной и здоровой.

– Попробуем еще разок, – заключил я. – Теперь уж точно в последний раз.

– Да, да, да…

Я оперирую с единственной целью – улучшить положение девочки. Вернуть ей ту жизнь, которую я наблюдал последние несколько лет. Мне посчастливилось знать маленькую пациентку в чудесные для нее и ее родителей времена. Благодаря этому я знаю, чего можно добиться, если мы все сделаем правильно. Воспоминания дают мне цель, к которой можно стремиться.

К сожалению, как только мы оказываемся внутри, я понимаю, с чем мы имеем дело. Новая и усовершенствованная опухоль – опухоль 2.0 – разместилась вплотную к крупному кровеносному сосуду в центре мозга. Это сильно ограничивает наши возможности. Я могу лишь атаковать центральную массу образования. Довольно топорная работа – вырезать с помощью грубой силы основание опухоли, оставив ее края на месте, чтобы они продолжали проникать в мозг.

Все выглядит плачевно. Как сама опухоль, так и предполагаемый результат. Опухоль обосновалась в лимбической системе – области мозга, отвечающей за личность и эмоции. Части, которая придает человеку индивидуальность. Мне никак не добраться до участков опухоли, которые уже переплелись с тканями мозга. Я не собираюсь рисковать, так как запросто можно перестараться. Ставки слишком высоки. Но в конечном счете личность пациентки и ее память все равно пострадают, и маленькая девочка, которую знала семья, начнет исчезать.

Сдаваться между тем я не намерен. Вырезав, сколько оказывается возможно, я ставлю точку:

– Это уж точно последний раз…

Только вот, разумеется, обстоятельства сложились не так. Через полгода после начала химиотерапии я заметил новые изменения в характере девочки и спросил у ее родителей, хотят ли они, чтобы я